Власть народа, № 85 от 05.08.1917

Власть народа, № 85 от 05.08.1917

Власть народа, № 85 от 05.08.1917

Классовое бесстыдство

Газета выступает с жесткой критикой «финансовых воротил», которым «нужен крах, какой бы ценою он ни был куплен, дабы потом на развалинах России и свободы, они могли водрузить господство «торговых людей», которые создадут правительство, мыслящее и действующее совсем по-буржуазному, совсем в духе Рябушинских и Третьяковых»

 

Классовое бесстыдство.

Грубым, узким, жестоким, оголенным до цинизма классовым эгоизмом веет от съезда «русских торговых людей». Нет надобности напоминать всем известные факты нашей пятимесячной революции, не нужно никакого анализа событий, настроений, политических отношений, – достаточно прочесть стенограммы главных речей, произнесенных на съезде, ознакомиться с тем, как встречались эти речи дельцами, разнузданную и бесстыдную спекуляцию которых знает вся Россия; достаточно прочесть отчет о том, как эти «потомки Минина» откликнулись на горячий призыв министра торговли и промышленности «сплотить все классы народа нашего в едином жертвенном порыве» для спасения истекающей кровью и бьющейся в сковавших ее роковых тисках уже надвинувшегося финансового и хозяйственного кризиса родины, – достаточно одного этого, чтобы вынести твердое и бесповоротное суждение о роли и настроениях нашего торгово-промышленного класса в этот исключительный по трагизму момент нашей национальной истории.

Послушайте рассказ г. Третьякова о том, какие социалисты в течение долгого времени, сперва в Москве, затем в Петрограде, настаивали на том, чтобы он, как представитель торгово-промышленного класса, вошел в состав Временного Правительства, остановитесь на том месте этого рассказа, когда Керенский убеждал г. Третьякова в необходимости создать в этот ужасающий момент правительство, которое бы пользовалось доверием всех классов населения. Почему так настаивали социалисты на привлечении председателя московского биржевого комитета, потомки многих поколений кумиров и дельцов? Если бы они думали только о проведении своих партийных программ, не заботясь, как осмеливаются вопить все эти набивающие свои карманы на бедствиях России Рябушинские и Третьяковы, о благе родины, – разве они не могли составить сплошь социалистическое правительство? Но они первые, добровольно и сознательно, протянули руку буржуазным партиям и классам, добровольно пошли на уступки, потому что этого требовали интересы России.

И что ответит на это г. Третьяков? Он перечисляет теперь ряд предъявленных им тогда условий. Но достаточно прочесть список этих условий, чтобы убедиться, что почти все они выполняются Временным Правительством и после разрыва с Третьяковым. Не они, стало быть, мешали г. Третьякову войти в состав Временного Правительства. Нет, между правительством и потомком многих торговых поколений было одно действительно существенное и серьезное разногласие: распространение действия закона о подоходном налоге на доходы 1916 года. Г. Третьяков упорно с «истинным государственным разумом» настаивал на необходимости жертв со стороны всей России, но его «патриотизм» не позволяет ему согласиться на единственную жертву, которую государство требует теперь от его класса: жертву некоторой части тех поистине скандальных прибылей, которые предприниматели взимали с измученной и исстрадавшейся родины.

Ведь по той же самой причине ушел из Временного Правительства и Коновалов. И этот был самым неистовым патриотом, пока речь шла о жертвах со стороны народных масс. Но как только был поставлен вопрос о действительном контроле над промышленностью, как только заговорили о необходимости взять с промышленников значительную долю их чудовищной сверхприбыли, – его патриотизм возмутился.

Ибо всем им – и Коноваловым, и Рябушинским, и Третьяковым – нужно одно, – чтобы правительство «мыслило и действовало буржуазно». По-русски буржуазно. Ибо подлинная французская, английская и германская буржуазия, отнюдь, конечно, не отказавшаяся ни от буржуазной мысли, ни от буржуазных действий, давным-давно уже дали свое согласие на те жертвы, которых Россия теперь только собирается потребовать от своего предпринимательского класса.

Конечно, Рябушинский и Третьяков охотно раскрывали бы свои кассы и все отдали бы правительству, если бы оно не было правительством-расточителем. Но почему же Коновалов не остался в составе правительства, почему Третьяков не вошел в него, чтобы не дать развиться этому расточительству?

И на этот вопрос Рябушинский и Третьяков отвечают поистине циничной откровенностью. У них один расчет: искусственно изолировать правительство, которое делает все, чтобы стать правительством национальным, и, лишив его необходимой ему поддержки торгово-промышленного класса, привести его к краху. Что им до того, что вместе с национальным правительством погибнет Россия, рушится свобода? Им нужен крах, какою бы ценою он ни был куплен, дабы потом, на развалинах России и свободы, они могли водрузить господство «торговых людей», которые создадут правительство, мыслящее и действующее совсем по буржуазному, совсем в духе Рябушинских и Третьяковых.

Ибо, если бы не такой расчет их, что мешало бы им, повторяю, войти сейчас в состав правительства? Мы, во «Власти Народа», никогда не скрывали ни ошибок, ни заблуждений социалистов и достаточно резко критиковали их неверные шаги. Мы откровенно указывали рабочим их, зачастую, чрезмерные требования и призывали их, во имя родины и революции, к жертвам и сознательному самоограничению. С тем большим правом можем мы сказать теперь, что после нашей военной катастрофы и позорных дней 3-5 июля в настроениях социалистов произошел резкий перелом, который также замечается в настроении рабочего класса. Никогда еще, за все время нашей революции, не было момента более благоприятного для создания действительно национального правительства. И никогда вместе с тем оно не было так необходимо, так жизненно, необходимо родине и свободе.

И этот-то момент «русские торговые люди» выбирают для того, чтобы нанести удар в спину национальному правительству, выбивающемуся из сил, чтобы вывести страну из поистине смертельной опасности. И это делается с лицемерными словами любви к родине. Не кощунствуйте, по крайней мере! Разве могли бы вы сейчас оказать большую услугу Вильгельму германскому? Вы обрушиваетесь на большевиков. Но вы во сто крат хуже их, ибо они действовали во имя фантастической немедленной социальной революции, между тем, как вы только защищаете свои карманы...

Но не будем закрывать глаза. Чем бы ни был вызван бойкот торгово-промышленной буржуазии, – это громадное, несказанное бедствие и для России, и для свободы, столь долгожданной и, наконец, завоеванной. Положение национального правительства, и без того тяжкое, становится теперь поистине нечеловечески трудным, почти безвыходным.

Сгрудимся, сплотимся же вокруг него, напряжем до крайней степени все силы нашего разумения, всю нашу способность к дружной жизни, организованной работе, откажемся от всего, что в этот грозный час может вносить разлад, и, одинаково решительно отбивая, как анархические покушения слева, так, и все более сплачивающиеся контрреволюционные силы справа, поможем национальному правительству совершить без торгово-промышленной буржуазии то, что оно могло и должно было бы сделать вместе с нею.

Безмерно трудна, почти невыполнима эта задача, но ни на минуту не будем забывать, что только этой ценою мы можем еще пытаться спасти родину, спасти свободу...

Е. Смирнов.