Новое время, 1915, 6 апреля, № 14033

Подарки воинам.

Подарки для отсылки воинам на передовые позиции (Белье холодное: сапоги, табак, мелочи, короткие полотенца, платки, портянки, сало для смазывания ног в маленьких баночках, мыло в виде яиц, нитки, иголки, пуговицы и английские булавки, почтовая бумага, конверты, карандаши, папиросы, чайные кружки, деревянные ложки, складные ножи, карманные электрические фонарики, кожаный товар, дратва и шилья для починки обуви, гармоники) принимаются в редакции газеты «Новое Время», Эртелев пер. 6, ежедневно от 12 до 8 час. веч. По праздникам от 3 до 6 часов дня.

7 апреля уезжает прапорщик Балакин. Может взять с собой посылки и подарки. Очень нужны БИНОКЛИ, ПЕРИСКОПЫ и САПОЖНЫЙ ТОВАР.

10 апреля отправляется на передовые позиции капитан 108-го Уфимского пехотного полка Цитович. ОЧЕНЬ НУЖНЫ БИНОКЛИ И КОМПАСЫ.

10 апреля уезжает в действующую армию офицер. Может взять с собой посылки для своей части. Очень нужны ЧАЙНИКИ и КРУЖКИ.

 

На сапоги воинам.

В редакцию обращаются многие лица с просьбой указать, где можно приобрести для отсылки в действующую армию кожаный товар, починочный материал и инструменты для починки сапог.

В виду затруднений, с которыми связана покупка всего этого в розницу, редакция решила сразу закупить партию обрезков кож для починки сапог, подметок, набоек, комплектов инструментов (шило, гвозди, молоток, дратва и проч.). (Редакция уже купила 12 и 17 марта кожаного товара на 3, 000 рублей).

Пожертвования на покупку перечисленных предметов принимаются ежедневно в редакции и в конторе газеты.

 

По пути в Карпаты.

Пленные.

Львов, 28 марта.

Все дороги Галиции, начиная от проселочных и кончая железными, в полном смысле забиты пленными. Заканчивается эвакуация из Перемышля и на смену ей идут колонны пленных с Карпат, где ежедневно захватываются тысячи.

В Здолбунове встретил партию перемышльских офицеров в 33 человека. Все, что хотите, но впечатления пленных они совсем не производят. Это туристы, веселые путешественники; все хорошо одеты, с иголочки, масса багажа, сигары в зубах. Держатся более чем развязно; вошли в пассажирский зал, поудобнее расположились, стали обращаться по-польски к находившимся здесь раненым русским офицерам и сестрам милосердия, но те сделали вид, что не понимают. Пришлось отойти ни с чем, и несколько человек стали напевать какой-то веселый мотив. Это милое времяпрепровождение было прекращено конвойными, которые пригласили пленных занять места в вагонах.

— Было еще хуже, — говорит ехавший со мной из Петрограда старший врач одного из львовских госпиталей С. — Мне пришлось выехать из Львова перед праздниками. Поезд был переполнен, много наших раненых офицеров уезжало на родину. Тянулись до Здолбунова более 12 часов и думали, что там удастся, в ожидании петроградского поезда, передохнуть и закусить. Не тут-то было! Весь зал и буфет заняли свыше 70 австрийских офицеров; проходы, стулья и скамейки завалили своими вещами, ни на кого не обращают внимания; даже раненым и дамам не предложили сесть. Сидят, курят сигары, закусывают и распевают песни. Я и еще другие обратились с просьбой очистить несколько мест, но на наши просьбы не последовало никакого ответа. Пришлось прибегнуть к помощи коменданта и после долгих усилий немного места освободилось. Но закусить так ничего и не удалось, все поели пленные. Какие это защитники родины? Посмотрите на них, ведь, они всем своим видом показывают, что довольны, попали в плен и избегли тяжелой необходимости защищать грудью свое отечество.

И доктор был прав, впечатление было именно такое. Совсем другое пленные солдаты. Хотя и здесь заметна разница между Немцами и Мадьярами и славянскими народностями. Первые одеты чище и теплее, выглядят сравнительно бодро. Зато Русины, Чехи и другие Славяне представляют жалкое зрелище. Вместо голубых шинелей какие-то лохмотья, на ногах опорки, закутанные грязными тряпками или кусками брезента, у очень немногих на плечах одеяла, а заглянуть под шинель — надета на голое тело, вернее скелет, обтянутый кожей; признаков белья нет. Лица изможденные, глава ввалились и потускнели или горят лихорадочным блеском, на лицах не загар, а сплошная чернота. Бредут, еле передвигая ноги, поминутно останавливаются и многие горько плачут. Все это голодные, больные, на хлеб прямо набрасываются и выхватывают куски друг у друга. Врачи питательных пунктов и этапов передавали мне, что особенно ужасны были первые партии из Перемышля. Здесь Славяне давали до 90 проц. изнуренных и истощенных и только 5—10 проц. Мадьяр с признаками недоедания.

27 марта Львов увидел колоссальное количество пленных, больше с Карпат. С вокзала партии под конвоем казаков непрерывно тянулись на этап, в здание бывшей львовской тюрьмы, сортировались здесь, кормились и снова двигались для посадки в вагоны и отправки в Россию. Мне пришлось наблюдать пять таких партий по несколько тысяч человек. По пути следования пленных высыпало население: давали хлеб, провизию, деньги; голодные люди набрасывались на подаяние, прорывали цепь, хватали бросаемое на лету, нередко происходили свалки. Конвой приводил ряды в порядок и партия отправлялась дальше в путь. Многие находили в толпе своих родственников, быстро выскакивали, обнимали родных, брали заранее заготовленный узелок и снова возвращались на место. Все это происходило так быстро, что конвойные не успевали принять мер и только добродушно помахивали рукой в сторону уходившего.

С одной из партий пошел и я. Меня заинтересовал высокий, стройный Австриец, сравнительно чисто одетый, но на ногах вместо сапог — толстые деревянные подошвы, толстые шерстяные чулки и от подошв ремни, как у сандалий. Шел он у самой панели, опустив голову и изредка резким движением запускал руку подмышку или за пазуху, что-то ловил и брезгливым движением отбрасывал в сторону — это, как оказалось, были насекомые.

Я подошел поближе к нему и заговорил. Интеллигентное лицо, коротко подстриженная бородка, желание соблюсти даже в этих условиях сравнительно чистоту — выдавало в нем не простого солдата. Он отвечал на чистом русском языке и оказался Русином, по профессии агрономом; много раз бывал в России и даже управлял имениями, но где я не расслышал. С большим удовольствием он поведал тяжелую повесть своей военной жизни и проведенную осаду Перемышля.

— Нет, нам нужно кончать войну и кончать как можно скорее, а то будет поздно. Посмотрите на этих солдат, разве это войско, разве они способны воевать? У них ведь единственное желание отдохнуть, и в этом состоянии они не только не способны драться, но и винтовки-то поднять не могут, отказываются отступать. Не подумайте, что это только Славяне, сейчас и Мадьяры утомились до крайности, и нашим военачальникам хорошо известен увеличившийся среди них процент самоубийств. Упорные атаки в Карпатах объясняются просто. С одной стороны наши войска перемешиваются с Немцами, не пойдешь в бой все равно ухлопает свой же сосед, а с другой — немецкие резервы, не позволяющие отступать. Мне пришлось провести всю осаду Перемышля и наблюдать картину разложения нашего гарнизона. Виноват в этом главным образом высший командный состав и наше совсем некультурное офицерство. Нельзя в самом деле делить защитников одного отечества на лучших и худших. Одним все: сравнительное удобство, лучшая пища, лучшая одежда, а с нами, Славянами, обращались хуже, чем с собаками. Кого отправляли на вылазку, чтобы избавиться от лишнего гарнизона в крепости, кого кормили тухлой кониной и почти отняли хлеб, кого избивали за малейшую провинность до полусмерти и расстреливали без всякого суда? Все нас, Славян! А потом говорили, что мы плохое войско, и неудачи империи всецело ложатся на нас.

— Октябрьское деблокирование Перемышля вашей армией вызвало у нас сильный подъем. Днем и ночью подвозились войска, снаряды, укреплялись форты, строились новые. К началу новой осады все были уверены в полной неприступности Перемышля. Началась даже веселая жизнь. Делать было нечего, изредка ученье, парады; летчики и радиотелеграф доставляли сведения о разбитой русской армии, о победоносном шествии наших войск в Карпатах и о близком освобождении Перемышля. Бодрое настроение держалось до декабря.

Все изменилось после двух вылазок в первой половине декабря. Нам сказали, что спускающиеся с Карпат войска стоят в нескольких десятках верст и наш прорыв создаст постоянную связь с остальной армией. Были выдвинуты славянские полки, сделали вылазку, но вернулись немногие, большинство полегло под убийственным огнем ваших батарей. Повторение дало такие же результаты и дух сразу упал. Здесь открылось многое. Стало известно о недостатке пищевых продуктов, реквизировали всю провизию у частных лиц, убавили порции, стали давать конину. Поговаривали о желательности новых вылазок, но боялись, что полки откажутся идти на убой и прямо сдадутся в плен. Для всех стало очевидным, что вылазки есть не что иное, как желание избавиться от лишних ртов.

Так продолжалось до Рождества, когда дух снова поднялся при известии ухода ваших войск из Карпат. Нам на праздниках увеличили порций, устраивали всякие развлечения, но к Славянам начали относится все подозрительнее и подозрительнее и подвергать за малейший проступок тяжелым взысканиям. Постепенно наростало брожение, надвигался голод, а на выручку никто не приходил.

Самое тяжелое время — это с начала февраля до момента сдачи. С нами совсем перестали считаться, держали впроголодь, а Немцам и Мадьярам тайком давали усиленную порцию. Нас посылали в передовые окопы, а Мадьяры работали на фортах. Письменные и печатные приказы держаться во что бы то ни стало не производили должного действия, и приходившие из окопов рассказывали о сужении кольца осады, о невозможности бороться с вашими войсками, сытыми и хорошо одетыми. Очень часто из окопов возвращалась всего половина посланных людей, остальные не выдерживали и группами сдавались в плен, расстреливаемые сзади своими же.

С середины февраля безнадежность положения крепости стала очевидна, наступил голод, усилились болезни, недовольство в войсках наростало. К тому же вы начали правильную осаду, заговорили ваши тяжелые батареи и наши окопы постепенно переходили в ваши руки. Как ни старались скрыть — это не удавалось. Военный совет заседал ежедневно и было решено произвести последнюю вылазку. Чем она окончилась — известно хорошо, на убой опять отправилось несколько тысяч Славян.

Решение сдать крепость, можете поверить, вызвало прямо ликование. Предполагал сначала все взорвать, уничтожить форты и военные припасы. И этого даже не успели, так все торопили со скорейшей сдачей; большинство осталось нетронутым. Некоторые особенно изголодавшиеся полки вышли навстречу вашим войскам, но дождавшись официального объявления о сдаче. Так закончилась осада почти неприступной крепости. Тяжело обо воем этом говорить, но ничего не поделаешь, все это правда. До свидания. Всего хорошего.

— До свидания. Счастливого пути и скорейшего возвращения.

— Благодарю. Уверен, что скоро назад. Повторяю, мы устали и бороться больше не можем. Бог даст скоро конец этой ужасающей войне.

Партия зашагала дальше, а мой собеседник снова опустил голову и брезгливо выбрасывал накопившихся в его шинели насекомых.

И. Пенчковский