Новое время, 1915, 7 апреля, № 14034
Письмо командира полка с передовых позиций.
(Бой у дер. Лещины. Келецкой губ., и овладение ею).
Дорогой мой друг и брат! Ты просил меня описать тебе какой-нибудь бой моего полка с противником. Тебе, как историку, да и не тебе одному, а и всему нашему обществу, быть может необходимо знать, из каких деталей, мелочей и подробностей состоит современный бой, чтобы уяснить себе, так сказать, из души, изнутри, психологически, чувствами, что нынешний бой есть бой не в пример боям даже наполеоновских войн, обставлен всеми техническими усовершенствованиями для наибольшего истребления человеческих жизней.
Для нас, военных, бой есть известный акт войны, есть известный его период, момент, а для вас, созерцателей, наш бой есть длительное переживание при помощи воображения, фантазии, памяти и ума.
Я не мог раньше исполнить твоего желания, так как был в постоянных передвижениях и боях, а нынче выпал на долю моего полка свободный момент, когда я и берусь за перо, чтобы спокойно описать тебе один из последних боев моего полка.
Пишу тебе в окопах, командирской землянке, при свете моего электрического фонаря. Кругом тихо. Ничто нам не угрожает. Лишь я попозднее пойду снова осматривать окопы и посты.
Ты должен твердо знать, что действия полка суть по своей боевой схеме те же, что и действия бригады, дивизии, корпуса и армии. Вся разница в размерах действий и в объеме территории, в которой воюет полк, или дивизия, или армия. У полка свои маленькие позиционные задачи, а у армии — целой части — свои большие. Работа полка бывает чрезвычайно часто наиболее нужна и важна, так как полк расчищает пути к дальнейшим действиям и передвижениям дивизий и корпусов, составляющих целое — армию.
Если полк стоек, силен, проворен и крепок, то врагу несдобровать. Он, должен будет в первую голову обрушиться на нас, как на каменный затор, и опрокинуть нас. Такова задача противника, а наша боевая задача заключается в том, чтобы не пропустить противника до известных пределов и задержать его у барьера, тесня его и занимая его позиции.
Был отдан начальником нашей дивизии приказ за № …, по которому вверенный моему командованию полк должен был овладеть позицией противника у дер. Копцова-Воля, причем мне вменялось в обязанность согласовать свои действия с действиями частей N дивизии, соседней.
Полку указывался район наступления деревни Бржезинки, Надмлыне—Масл., Стара-Весь—М., Копцова-Воля и в случае отступления противника преследовать его в направлении на дер. Домашовице.
Перед моим полком находился довольно высокий горный перевал у дер. Обозно—Дрога—Мас., который надо было еще перевалить.
По приходе к перевалу я остановил свой отряд внизу, у подошвы, давая ему оправиться и передохнуть, а сам выехал в сопровождении своего маленького штаба полка на вершину перевала, чтобы предварительно ознакомиться с местностью, на которой моему полку предстояло в самом непродолжительном времени развернуть свои боевые действия.
Подробно осмотревши местность и уяснив себе детали и подробности рельефа и особенностей окружающих массивов, я уже тут же решил, куда и как направлю части своего полка, согласно данной мне из штаба дивизии задачи, не мешкая ни минуты.
Не мешкать действительно было надо, так как один из наших полков соседней дивизии попал в этой местности в неожиданный мешок к Австрийцам и изнемогал в борьбе с превосходящим его противником. Об этом уже дошла до нас весть.
Спустившись с высоты перевала вниз к своему полку, я приказал второму батальону немедленно пройти в дер. Старо-Весь—Масл. и разведенными ротами наступать на дер. Копцова-Воля, заходя -слева, причем приказал этому батальону войти в связь и согласовать свои действия с действиями Ш—го полка N соседней дивизии; третьему батальону я приказал идти уступом влево за вторым батальоном, держась направления на расположенный в сторонке фольварк, левее дер. Копцова-Воля, на молодой лес и на дер. Цедзина, указав ему постараться возможно скорее зацепиться за лес и на время задержаться в нем, как под прикрытием от пулеметного и шрапнельного обстрела неприятеля; второму батальону я приказали быть в резерве и следовать за третьим батальоном, а двум ротам четвертого батальона, находившимся под прикрытием артиллерии, следовать за левым флангом боевого расположения полка, пулеметам же следовать между первым батальоном и ротами четвертого батальона.
Сами я с чинами, находящимися при мне, остался у выхода из дер. Старо-Весь—М. у Господского Двора, направляя движение и следя за действиями батальонов.
Роты передовой линии второго батальона подошли к ближайшей роте Ш—го полка, находящейся в дер. Копцова-Воля, вошли в связь и приостановились сами, видя, что дальнейшее движение рот этого полка приостановилось.
Тогда я послал приказание через своего адъютанта одной (седьмой) роте оставаться на месте, а остальным ротам второго батальона продолжать движение впереди на фольварк, левее дер. Копцова-Воля, и немедленно занять всю южную окраину молодого леса; через начальника же связи я послал приказание третьему батальону продолжать безостановочно движение на лес и занять его возможно скорее, а первому в прежнем порядке следовать за третьим, состоя в резерве. Две роты четвертого батальона должны были находиться за левым флангом боевого расположения и наступать через дер. Кленчины—Масл.—Кирпичный Завод, крест на высоте Капцувка, держа направление на костел дер. Лещины.
При этом должен сказать, что передвижение полка совершалось по всему полю с перевала до дер. Лещины поди сильнейшим, ни на минуту не умолкавшим артиллерийским огнем, причем действовали не менее, чем две или три неприятельские батареи, стрелявшие по полку с высот, северо-восточнее гор. Кельцы у деревень Шидлувск—Домашовице, перекрестным огнем.
Положение моего полка было далеко не из блестящих. Приказ штаба нашей дивизии исполнить было надо и, насколько возможно, быстрее, а между тем условия, в которых очутился полк, были поистине тяжелы. Это чувствовалось не только мной одним и моим маленьким штабом, но и всеми солдатами. Я это читал в их сильных, смелых и упорных глазах.
В это время я их ободрял властным, приказывающим и в то же время мягким голосом.
— Вперед, братцы! Вам надо перейти только поле, и победа в ваших руках… С нами Бог и Его святые силы!
А артиллерийские снаряды, как дождь, сыпались в это время. Спасибо им, австрийским снарядам, ни одного они не вырвали у меня из моих батальонов, — стреляют Австрийцы не метко, — и то не долетали, то перелетали, пока мои птенцы из породы орлят — сибиряки, Великороссы, Малороссы и др. — перехватывали это убийственное поле.
Роты третьего и четвертого батальонов быстро подходили к линии Кирпичного завода, где менее всего было неприятельского обстрела.
Линия Кирпичного завода отстояла немногим более, чем две версты, расстояния до высоты Купцовки.
Противник притаился и молчал. Но когда роты несколько подошли, он сразу открыл ужасный сплошной артиллерийский огонь, обстреливая их пулеметами со стороны костела, находящегося в самой деревне Лещины. Слышно было, как в разные стороны действовали их пулеметы, и их было не менее пяти—шести.
Около 5—б часов вечера я подошел к северной окраине леса, где уже заняли позиции роты второго и третьего батальона. Лес весь обстреливался неприятелем пулеметным огнем.
Здесь я приказали им остановиться, залечь на противоположной окраине леса и тихо ждать наступления темноты.
Я не ожидали встретить противника с такой артиллерийской подготовкой, так близко у себя на левом фланге своем на моем пути наступления.
Создалось совершенно новое стратегическое положение, особое, совершенно непредвиденное штабом нашей дивизии, вводное боевое задание, из которого надо было с честью для полка выйти.
Я стал его обсуждать. Для меня представлялась возможность пройти мимо этого неприятельского пункта форсированным маршем вперед на дер. Цедзины, что было возможно и весьма легко выполнимо, но тогда с левой стороны у меня остается противник, расположившийся у костела дер. Лещины с большим количеством пулеметов, действия которого могут весьма пагубно отразиться на положении всего моего отряда.
Противник, засевший у костела, был по-видимому в довольно большом количестве и обладал многочисленными орудиями. Сколько его было, я не знал, так как произвести детальные разведки было нельзя. Я нащупывал его количество лишь по тону, характеру и тому, что у нас на боевом языке называется, калибром и напряженностью его стрельбы. Придется быть может иметь дело с сильным и хорошо обставленным противником. Значит подвергать судьбу и положение полка риску я не мог никак, а потому я и решил седьмую роту оставить в ее прежнем положении, чтобы она служила боевою связью с Ш—м полком, а с остальными ротами броситься на дер. Лещины, атаковать ее, затем направиться на дер. Цедзины, занять дер. Домашевице и таким образом выполнить первое свое боевое задание.
Твердо установив в уме этот план, я созвал к себе батальонных и ротных командиров и изложил им свой план. Решено было атаковать дер. Лещины.
В это время разведчики дали знать, что фольварк был уже занят противником, что они его прогнали оттуда и что противник направился сейчас в дер. Копцова-Воля.
Тогда я отдал приказание 3, 4. 5, 6 и 8 ротам выйти к опушке южной окраины леса и, не выдаваясь оттуда вперед, ждать сигнала для наступления.
Сигналом я установили произвести один только выстрел, который и будет обозначать, что наступил момент к наступлению.
Как только будет дан сигнал, роты должны будут перейти реку Любржанка, стараться зайти более правым плечом к дер. Цедзина, чтобы охватить со всех сторон кладбище и броситься на ура с южной стороны.
Одновременно с ними должны будут подходить роты третьего батальона, несколько левее леса, и идти прямо на высоту Косцувка, на которую я приказал произвести общую и самую стремительную атаку.
Резерв — две роты первого батальона — -должен был следовать за третьим батальоном.
Двум ротам четвертого батальона я приказал подходить также к высоте Косцувка, но ни под каким предлогом не терять связи с другими частями полка. Пулеметы же должны были следовать при ротах четвертого батальона.
Прошло некоторое время. Батальоны и роты приготовились к выходу и совершали тихую молитву. Чувствовалась страшная, непередаваемая словами торжественность минуты. Становилось жутко. Проносилась в рядах особая настроенность и казалось, что важность пережинаемой минуты сознается всеми и переходит от одного к другому.
Священник благословлял батальоны и читал напутственные молитвы. Я сказал им горячее, убежденное слово о величии подвига в бою и необходимости жертв для великого блага родины.
— Однако, — добавил я им, — сейчас небольшой и недалекий переход, и вы, мои орлы, перелетите эти полянки и займете все эти нужные нам позиции. С нами Бог! С нами Россия и наш Государь!
В это время раздался салютный выстрел.
Роты третьего батальона поспешно подошли к берегу речки Любржанка к ее узкому месту, где-то нашли длинные распиленные доски, перебросили их через речку, и я перешел на другой берег первый, остановился и пропустил мимо все роты.
За мной перешли нижние чины 11-й роты, накапливаясь; выходя и выстраиваясь развернутым фронтом разомкнутыми рядами, причем я приказал развить интенсивную стрельбу из пулеметов в разные стороны, под прикрытием которых шли и остальные роты полка, выстраиваясь влево.
Я приказал 11 роте двинуться вперед, а сам пошел сзади нее.
В это время в надвинувшейся полутемноте раздались впереди и вправо от нас могучие выкрики «ура»! Мы были в недоумении и не знали, кому принадлежат эти выкрики, сливавшиеся в общий почти победоносный поток восторга.
Пройдя шагов 200, мы наткнулись на окопы.
В это время слышу новые крики «ура» несколько правее костела. Подходим ближе, ближе и слышим уже лязг ружейных прикладов. Идет несомненно настоящий рукопашный бой.
Этот лязг для бойца, упоенного кровью, почти не чувствителен, но он самый действительный, настоящий ужас войны, так как в этом лязг ружей полное озверение человека, и он, этот лязг, щемит человеческое сердце, застревая в нем на веки.
Я приказал через адъютанта и ординарца немедленно пройти 12-й роте впереди и развернутым фронтом идти на шум, крики и лязг ружей.
Одновременно с этим раздается новое «ура» где-то далее, более вправо, со стороны дер. Радлин по направлению на костел.
В это время затихли и пулеметы. Этот лязга ружей стали отчетливыми.
Следом за 12-й ротой для подкрепления пошла и 10-я рота, которой я приказал пройдя 200 шагов завернуть правым плечом и идти прямо на дер. Лещины.
Когда я подходил к дороге, я услышал громкие мне не знакомые голоса и увидел целую толпу каких-то людей.
Было уже совершенно темно, и различить, что за люди стоят в толпе, было трудно.
Подошел к ним, и оказалось, что это пленные Австрийцы, захваченные моими молодцами. Они их очень ловко «слизнули» по дороге, в каком-то окопе.
Толпа-то все-таки оказалась большой.
Я тотчас же назначил для них конвойных со старшим во главе, приказав австрийским офицерам выйти вперед, а остальным построиться в четыре шеренги, и пересчитал их сам.
Австрийских офицеров было восемь человек, а нижних чинов 295 человек. Всех их я направил в штаб корпуса.
Мои молодцы, несмотря на убийственный огонь противника, стрелявшего совершенно без толку, неудержимо неслись вперед на указанные места, стараясь ими овладеть. Для них не существовало положительно никакой преграды.
В воздухе стоял ад от выстрелов и буханья снарядов, перелетавших через наш отряд… Шум вдруг неожиданно на несколько минут затихал, точно делая передышку.
Я направлялся с остальными моими молодцами по дороге к костелу и, подойдя к крайней избе (халупе) деревни, снова увидел толпу пленных Австрийцев, стоящих на дороге. Мне о них доложили.
Позиция у костела была вскоре стремительной атакой взята моим полком. Мы овладели такой сильной и важной в этом районе позицией, как дер Лещины, несмотря на сильное сопротивление противника, хорошо обставленного для борьбы.
Я приказал австрийским офицерам выйти вперед, а низших чинов свести по четыре ряда в шеренги. Просчитал их сам. Оказалось, что в этой группе офицеров-Австрийцев 11 человек, а низших чинов 354 человека. Их всех я отправил для сдачи в штаб корпуса.
Когда я подошел к костелу, то мне представили 6 пулеметов, отнятых только что у Австрийцев, и 21 лошадь. Пулеметы я приказал внести в мою комнату, которую я определил себе у ксендза при костеле, как единственное удобное помещение.
Командир 8-й роты мне доложил, что, наступая, согласно отданного мною приказа, он зашел правым плечом со стороны дер. Радлин и наткнулся на большую толпу Австрийцев, копошившихся над чем-то. Он их окружил и взял в плен. То, над чем копошились Австрийцы, оказался раненый ими командир М—го нашего полка, и лишь счастливый случай — наш внезапный натиск — спас его от плена. Бережно он был доставлен ко мне в помещение.
При обыске одного офицера-Австрийца, в его полевой сумке, отобранной у него, я нашел два приказа начальника нашей дивизии, отданные для попавшего внезапно в мешок М—го пехотного полка, командир которого был нами спасен только что, как раз на этот день. Я их отобрал и лично сдал начальнику дивизии.
Боевая операция дня в этом районе закончилась.
Я собрал на площади у костела весь мой полк и, приведя их в порядок, горячо их благодарил именем службы за быстрое выполнение моих приказов.
Мои молодцы восторженно кричали «ура» и это ура каким-то громовым эхо неслось по пятам вслед, без оглядки бежавшим остаткам противника. В этом потоке молодецкого русского «ура» было так много чего-то могучего, бодрого, сильного, что он, как бы напоминал Австрийцам о том, что они спаслись от нас только случайно и что в этом их счастье.
Офицерам моего полка я велел собраться у меня в помещении ксендза на военный совет для установления дальнейших распорядков.
В это время подошли некоторые роты освобожденного нами М—го полка с офицерами, которых я подчинил себе. Я отдал приказание в виду происшедшего временного отвлечения полка на взятие дер. Лещины и пленение ее гарнизона и для окончательного исполнения отданного приказа оказать содействие N—ой пехотной дивизии и немедленно занять дер. Цедзины, тотчас же по занятии ее, выславши охранение к дер. Домашевице и заняв последнюю с западной стороны.
В первом часу ночи дер. Домашевице была взята, а батальон присоединенного мною М—го полка занял дер. Радлин, выставив охранение к югу.
Вокруг костела в дер. Лещины я приказал вырыть с колена окопы на четыре роты — от креста до скрещения дорог с западной стороны костела — до креста у дер. Лещины.
После этого моего приказа я горячо, именем службы, особо поблагодарил моих храбрых и доблестных офицеров.
В это время подъехали к нам в дер. Лещины начальник дивизии, начальник штаба дивизии и старший адъютант. Обо всем мною был сделан немедленный доклад, и все мои действия вызвали полное одобрение начальника дивизии.
Трофеи — 6 пулеметов — были отправлены в штаб 3-го кавказского корпуса, в состав которого входила наша дивизия.
Что же было результатом боев под дер. Лещиной?
Во-первых, мы в наиболее короткий промежуток времени — в течение нескольких только вечерних часов — овладели весьма важной для нас и мешавшей нам продвигаться вперед позицией неприятеля;
во-вторых, мы освободили попавшего в плен к Австрийцам и раненого командира N—го полка полковника Б—ча:
в-третьих, освободили от плена нижних чинов этого М—го полка;
в-четвертых, сами взяли в плен 19 офицеров и 649 Австрийцев нижних чинов, 6 пулеметов и 21 лошадь.
Потери же моего полка были весьма незначительны при том напоре и натиске, который проявил мой полк: ранены 2 офицера и 131 нижний чин, а убито всего лишь 14 нижних чинов.
Теперь, когда жестокий ночной бой у дер. Лещины немного отодвинулся и представляется для меня уже историей, я спокойно излагаю его течение и перипетии, но в моменты боя, в эти несколько часов перестрелок с обеих сторон, кровожадных рукопашных схваток, криков, шума, свиста и шипения разрывающихся с обеих сторон снарядов, когда человеческой жизни нет цены, и когда одна живая, яркая, почти кровожадная мысль, — победить и уничтожить врага овладевает толпами дисциплинированных людей, тогда у человека бывают другие чувства, мысли и переживания. Тогда забываешь весь мир, настоящее и будущее, сливаешься во-едино с ревом снарядов, и душа закаляется, делаясь душой воина.
Вот в каких условиях приходится нам, дорогой и милый мой брат и друг, отбивать каждую пядь земли. Помолись же за меня, крепко помолись у Казанской Божией Матери и у св. Александра Невского.
Твой любящий брат Ал. М—ов.