«Маленькая газета», № 178 от 01.07.1915
Из записной книжки германского гвардейского офицера.
Лейтенант барон Вильгельм фон-Р-ц видный офицер прусского типа. Без монокля, но в свежих воротничке, манжетах и перчатках. Ранен в правое плечо штыком, когда пробовал сопротивляться при захвате его в плен охотниками Н-ского полка. Хорошо говорит по-русски, живал по долгу в Петрограде и Риге, имеет много родственников и друзей в России. Держится с достоинством, но крайне огорчен тем, что попал в плен во время пустячной разведки. От дачи показаний упорно уклоняется. Зато кaкие показания дает захваченный при нем, в полевой сумке, его походный дневник.
«…Мы все идем и идем без конца. Порой кажется, что русские нас заманивают в свои бесконечные равнины умышленно. Уже и сейчас ощущается острый недостаток в продовольствии. Мяса абсолютно нет, потому что жители угнали весь скот, не исключая свиней, за отходящими русскими войсками. Хлеб подвозится неаккуратно, и по три—четыре дня наши гренадеры (полк императора Александра I) не получают вовсе ни хлеба, ни сухарей. Приходится реквизировать последние жалкие запасы у местного населения, не обращая внимания на его протесты и слезы. Еще хуже то, что мы оторвались от железнодорожной сети и теперь нам крайне трудно подвозить снаряды для артиллерии. Вчера наша атака деревень, к западу от Замостья, была отбита русскими второочередными полками только потому, что наши мортиры молчали, несмотря на все требования командира бригады.
Соседи наши (второй полк императрицы германской) понесли огромные потери от меткого огня русской тяжелой батареи, удивительно хорошо пристрелявшейся по лощине, где были спрятаны полковые резервы. Нам говорили, что у русских мало патронов и снарядов, но, по-моему, у них и то, и другое в изобилии, хотя напрасно не расходуется. Русские открывают огонь только на близкую дистанцию, что вызывает большие жертвы с нашей стороны в виду густых строев, предписанных нашим уставом».
В другом месте лейтенант пишет:
«Сегодня утром я был вынужден примерно наказать ефрейтора Штрома за неподходящие разговоры с подчиненными. Я сорвал с него нашивки и подал рапорт о предании его суду за то, что он позволил себе резко критиковать действия обер-лейтенанта ф.-Функе, командира 3-й роты, расстрелявшего двух гренадер за неповиновение. Разговоры эти надо оборвать в самом начале. Ясно, что люди переутомлены форсированными маршами и непрерывными боями и дисциплину надо поддерживать крайними мерами. Уже замечается тревожное предзнаменование — много легко раненых немедленно покидают строй и пробираются в тыл, откуда вместе с серьезно ранеными эвакуируются в свою страну. Раньше легко раненые гренадеры оставались в строю после перевязки Теперь никто не остается. Вообще говоря, дух нашей армии, несмотря на подъем, вызываемый обыкновенно наступлением, сильно понизился от ужасных потерь и утомления.
4 июля (н. ст.) ночью 5 рота нашего полка была окружена русскими, перешедшими в наступление. Герой командир ее капитан фон-Баумгартен не пожелал сдаться и приказал открыть огонь, но никто из солдат не исполнил приказания, и рота целиком сдалась. Фельдфебель убежал, когда русские стали строить пленных, и кустарниками пробрался в тыл. По его словам, командир роты стрелял из револьвера в людей и был ими поднят на штыки. Этому не хочется верить, так это ужасно, но Баумгартена давно не любили. Еще в Берлине у него был крупный скандал, когда вольноопределяющийся ударил взводного и застрелился во избежание суда».
Последнею записью в дневнике пленного лейтенанта было:
«Очевидно будет большое сражение. Если так, то, пожалуй, нам придется туго. Мы зарвались слишком далеко и растянулись; в ротах по 100 штыков, причем много слабосильных и нервно-утомленных. Никто уже не верит, что скоро будет заключен мир. Эта война никогда, кажется, не окончится, одной Германии не справиться со всем миром, а на австрийцев надежда плоха. Они и сейчас годны лишь на второстепенные операции. Без нашей поддержки они давно потеряли бы и Будапешт, и Вену. Какое безумие было начинать эту войну!»