Новое время, 1914, № 3774
Новое время, 1914, № 3774, с.3«Санкт-Петербург, 17 июля» и «Единая Россия»
Газета «Новое время», издававшаяся товариществом А.С.Суворина, в свое время считалась достаточно либеральной, но постепенно перешла на реакционные позиции. В заметках «Санкт-Петербург, 17 июля» и «Единая Россия» предлагается достаточно подробный разбор причин войны и представлены вдохновляющие идеи о способности русского народа объединиться перед лицом опасности.
Санкт-Петербург, 17 июля.
Австрийская дипломатия выбрала для предъявления Сербии ультиматума исключительный момент. Король Петр болен, и управление государством находит¬ся в руках юного престолонаслед¬ника. Глава кабинета в отъезде; в Белграде нет ни русского, ни французского, ни английского посланников. Временным заместителям не с кем посоветоваться, а телеграфное сообщение находится в распоряжении австро-венгерской дипломами. Есть, таким образом, основание рассчитывать, что ответ на ультиматум будет внушен не мудрой осмотрительностью, а чувством законного негодования.
Этот расчет не оправдался. Сербское правительство согласилось на все требования Австрии и все поводы к нападению отпали. Тогда австрийская дипломатия прибегает к новому ходу. Она скрывает от своих народов и европейского общественного мнения содержание сербского ответа в течете 28 часов. Европе сообщается кратко, будто сербское правительство отка¬залось удовлетворить австрийские требования, и что дипломатически сношения с ним прерваны. Рас¬чет и здесь простой и верный. В течение суток с лишним Европу держат под впечатленьем, что Сербия отказалась дать Австрии хо¬тя бы какое-нибудь удовлетворение. Против неуступчивой и упрямой Сербии начинается жестокий газет¬ный поход. В обман даются да¬же некоторые из серьезных органов европейского общественного мнения, которым давно бы пора знать методы австро-венгерской дипломатии.
Желаемое ею впечатление произ¬ведено, и австрийская дипломатия объявляет Сербии войну. В это время появляется подлинный текст сербского ответа. Ясный и беспримерно уступчивый, он не оставляет места никаким сомнениям. Личина благородного негодования, которой прикрывалась австрийская дипломатия, сорвана. Тогда ответ Сербов объявляет¬ся неискренним, и поэтому ни¬чего нестоящим. Обнародовав его со своими замечаниями, австро-венгерская дипломатия по¬путно доказывает, что ее требования совершенно неисполнимы. Сербское правительство, гласят эти замечания, не имеет возмож¬ности преследовать противо-австрийскую пропаганду, ибо по сербским (как и по австрийским) законам проповедь вражды к соседям не¬наказуема. Сербское правительство не имеет, следовательно, никаких средств исполнить свое обещание, и Австрии остается взять дело в свои руки.
Лицемерие первоначальных требований Австрии, таким образом, вскрылось собственным признанием ее дипломатии: составляя свои ультимативные требования, она знала, что часть их в том виде, как они были формулированы, со¬вершенно неисполнима. Зачем же, спрашивается, она заявила требования заведомо неисполнимые? Для того, чтобы получить отказ, и та¬ким образом, приобрести види¬мость некоторого права для нападения на Сербию и уничтожения ее го¬сударственной независимости.
Однако, явная недобросовестность такого приема не может приобрести для Австрии сочувствия европейских народов. Наоборот, она вы¬звала почти всеобщее негодование. Тогда австрийская дипломатия прибегает к новой уловке. Она распространяет якобы подлинный текст сербско-румынского договора о разделе австро-венгерской монархии. Подлог составлен грубо и неискусно. Так же, как и все другиe подлоги графа Форгача, разоблаченного мастера подлогов. Но нет такой подделки, которая не нашла бы доверия у простодушных людей.
Вслед затем быль обнародован красноречивый манифест австро-венгерского императора к своим подданным. В нем причины нападения на Сербию излагаются с большой откровенностью. Он разъясняет, что существование независимoго сербского государства рядом с Боснией и Герцеговиной, на которые император «распростра¬нил свои державные права», яв¬ляется постоянной угрозой внутрен¬нему и внешнему миру Австро-Венгрии. Чтобы избавить свою монархию от постоянных тревог, он видит только одно средство: создать желаемые гарантии для своего спо¬койствия, уничтожив опасность в самом источнике.
Манифест австро-венгерского им¬ператора полагает конец всем недоумениям. В нем откровенно признается, что Австро-Венгрия, захватив две сербские земли — Боснию и Герцеговину, — вызвала у Сер¬бов неудержимую и ожесточенную ненависть к себе. Сербское прави¬тельство не располагает никаким действительным средством смяг¬чить ее, и Австро-Венгрия берет поэтому эту задачу непосредственно на свою ответственность.
Сербское правительство в силу государственного устава Сербии, не может задавить свободы слова, пе¬чати и деятельности культурно-национальных учреждений. Ненависть к насильственному захвату Боснии и Герцеговины, таким образом, не встретит железной преграды, пока Сербия существует, как независи¬мое суверенное государство. Не с отдельными грехами сербского правительства Австро-Венгрия сводит теперь счеты, а с самым фактом существования самостоятельной Сер¬бии.
После Боснии и Герцеговины Австро-Венгрия установила свою власть над Албанией. Теперь она собирается уничтожить Сербию.
Единая Россия.
В подъеме патриотического настроения, переживаемом русским обществом, бросается в глаза в высшей степени характерная и многознаменательная черта. Когда по улицам Петербурга, — этого все-таки немного космополитического города, — лились под звуки гимна потоки народные, осененные национальными флагами, сквозь русскую речь слышались местами чуждые говоры, но если бы нужен был в это время переводчик, то ему пришлось бы передать на наш язык те же восторженные слова, которые мы слышали вокруг. Это были чужие языки, но не чужие сердца: нерусские граждане России чувствовали себя Русскими. Сознание надвигающейся опасности срод¬нило их, крепко спаяло с общим отечеством.
Как разные металлы сплавляются в огне под ударами тяжелого мо¬лота, так и разнообразные племен¬ные элементы, входящие в состав великой Империи, сами собой сли¬ваются воедино именно в тревож¬ные дни великих национальных испытаний.
Все, что есть высокого и нрав¬ственно-живого в душе усыновленных Россией, отзывается на невзго¬ды их родины, заставляет их бо¬леть ее скорбями и гордиться ее славой. В сердцах миллионов лю¬дей незримо совершается тайный процесс культурно-гражданского обрусения. Морально они становятся Русскими иноплеменного происхождения. Оставаясь самим собою, каждый из входящих в русскую семью народов становится носителем и воителем русской культу¬ры, непроизвольно и бессознательно проникается горячею верою в тот мировой светоч, который сокрыт душе народа, давшего Пушкина, Достоевского и Толстого.
Стихия русской жизни и главным образом живой носитель безгранич¬но широкого русского духа — наш чудный, неистощимо богатый язык —переплавляет в течение нескольких поколений, а иногда даже и нескольких лет, в самых пламенных русских патриотов лю¬дей с чуждыми русскому слуху именами. Даль, Гильфердинг, Дельвиг, Орест, Миллер Барклай-де-Толли — и сколько еще таких имен можно привести! — навсегда останутся бессмертными памятниками та¬ких культурно-национальных перевоплощений. И замечательно: то, что происходит в сердце усыновленных, чутко улавливается и учиты¬вается душой сынов России. Каза¬лось бы, в минуту внешней опас¬ности должна неизмеримо возра¬стать инстинктивная подозрительность и недоверчивость ко всякому иноплеменному элементу. В дей¬ствительности же наблюдается как раз обратная картина: в общем порыве любви к России и любящей тревоге за нее угасает всякая неприязнь и отчуждение. Все связаны одним чувством!
В Париже австро-венгерское по¬сольство подверглось оскорблениям толпы. Французское правительство вынуждено было извиняться перед Австрией и арестовать виновных. Это были... австрийские подданные, Чехи. Мы по всему лицу своей бесконечной родины горячо привет¬ствуем теперь всех представителей русской армии, — нашей надежды и гордости. В Австрии полки с славянским составом посылаются на границу Италии, Венгерцев и Немцев шлют к границам России. Под одним и тем же мундиром возможны и защитники, и враги. Можно было бы бесконечно про¬водить такие параллели, но и этого довольно: там — взаимные подозрения, недоверие и скрытая вражда, здесь мы все теперь — едино, все наши сердца бьются для России и за Россию.
Нация, способная вызывать такие преображения, умеющая разное приводить к единому, располагающая тайным даром духовной спайки и слияния, бесспорно — великая и мировая нация. И гордые своею великою родиной, окрепшей «в искушениях долгой кары», мы спокойно стоим перед будущим. Закрывающая его завеса нам не страшна, пусть и слышится за нею звон мечей. Над бесконечными русскими нивами раз¬носился мирный звук колоколов, и рука пахаря твердо опиралась на мирный плуг. Не по нашей вине зазвучал боевой набат; миллионы русского народа только встрепенутся при нем, но не задрожат, и так же твердо возьмутся за оружие, как брались за плуг, и выйдут на кровавую ниву.
В море народное влились мощ¬ные потоки, но, какие бы ни были имена этих потоков, их слила любовь к России, крепкая вера в нее, великую, боголюбивую, правдолюбивую! Да, тяжкий млат, дробя стекло, кует булат, — и когда другиe слабели, северный исполин рос и укреплялся. Единая, несокрушимая, закаленная, испытаниями, стеной поднялась теперь Россия и смотрит вперед, верная друзьям, грозная врагам, заступ¬ница слабых, защитница правды.